Архивная статья из № 2 (50) за 2007 г.
История этого племени никогда не была написана, и лишь немногие исследователи понимают их язык. Считается, что предки мокенов покинули Южный Китай и стали слоняться в океане еще 4 тысячи лет назад, во время большой миграции племен в Юго-Восточную Азию.
23 декабря 2004 года, за три дня до того, как волны цунами поразили Юго-Восточную Азию и уничтожили более трехсот тысяч человек, в офис национального парка архипелага Сурин, находящегося в 70 километрах от западного побережья Таиланда, в Андаманском море, пришел старик по имени Дунонг. Его лицо было черным-черно от солнца, а брови хмурились от беспокойства, когда он пытался объяснить секретарю в приемной, что его привело дело неотложной важности, и речь идет о смертельной опасности, нависшей над жизнями громадного количества людей. «Гораздо больше, чем вы можете себе представить», – повторял старик, взволнованно жестикулируя. В конторе заповедника Дунонга знали: один из старейших в племени мокенов, морских цыган. Как и другие соплеменники, он время от времени подрабатывал здесь на какой-нибудь уборке или строительстве, зарабатывая доллара три за день тяжелого труда.
От него шел легкий запах алкоголя, и на ногах он стоял не очень устойчиво, но на ломаном тайском требовал позвать человека, облеченного самой высокой властью на территории – управляющего парка. Дунонг, как и другие мокены, весьма ценил «лао као» – дешевый рисовый виски, ужасный вкус которого компенсировала его низкая цена. Как многие в его племени, старик имел обыкновение пить регулярно – чтобы забыться.
Секретарь, уловив запах, мягко, но твердо указала ему на дверь. Она была краткой: «Все следует делать, как положено: Салама, шаман племени, подаст заявку на встречу с управляющим и представит ваши жалобы, как это всегда обычно делалось».
Старик не стал опрокидывать стол в приемной, не угрожал и не кричал. Насилие и агрессия не присущи тем, кто живет в ритме моря, его приливов и отливов, штормов и спокойных ласковых волн. Прежде, чем уйти, Дунонг попросил секретаря выслушать и передать очень важное сообщение, «Легенду о «Лабон». «Высокие волны, которые глотают людей, готовы прийти уже через несколько дней. Поэтому, когда будет сильный отлив, всем надо бежать на самую высокую гору, не теряя ни минуты», – сказал старик, вздохнул и покинул контору.
«Меньше надо пить и больше работать» – презрительно усмехнулась секретарь ему вслед. С типичным презрением тайцев к этому «примитивному» племени, сообщение она так никогда никому и не передала.
Эту историю я услышал от доктора Нарумон Арунотай из Института Социологических исследований университета Чолхалонкорн в Бангкоке. Она годами изучала культуру и язык последних морских цыган Андаманского моря.
Я не знаю, было ли это еще одной легендой или правдивой историей, но, по ее словам, все мокены острова Сурин переждали цунами в высоком защищенном месте. Старая легенда, которая распространилась по округе, спасла жизнь не только мокенам, но и туристам, которые вняли предупреждению. И когда наконец наступил сильный отлив, многие воспользовались временем, чтобы убежать в горы.
Когда на следующее утро мокены возвратились в свою деревню, ее не было: все было затоплено и разрушено. Их традиционные лодки «кабанг» унесло в море. Все имущество пропало, люди были эвакуированы на материк и размещены в лагерях для беженцев. Тайские власти попробовали использовать эту ситуацию в своих интересах и наконец-то заставить мокенов осесть на постоянное место жительства – но безуспешно. С помощью гуманитарных организаций и благотворительных фондов цыгане вернулись на прежнее место и заново построили деревню.
Согласно предположениям доктора Арунотай, предшественники этого племени были первыми, кто достиг архипелага Мергуи, состоящего из приблизительно 800 островов, распространяющихся более чем 400 километров в Мьянме, и к югу от островов Сурин (Таиланд). Эти острова и стали родиной цыган. Они никогда не предъявляли прав ни на какие территории и не принимали участие ни в какой войне. Их главными врагами были малазийские пираты, которые в течение сотен лет терроризировали эти моря. Но, поскольку мокены никогда не владели ничем в количестве больше необходимого, грабить их было бессмысленно. Ко всему прочему, женщины племени не привлекали грубых пиратов, поэтому в большинстве случаев мокенов оставляли в покое.
Мокены поддерживали образ жизни охотников-собирателей до прошлого столетия. Без политического определения и постоянного места жительства, они бесконечно болтались по океану в своих лодках-кабангах в поисках пищи и тихого залива, где провести ночь. Кабанг – лодка размером не больше десяти метров, делается из полого ствола дерева, которое еще выжигается изнутри горящими углями. Пальмовые листья и бамбуковые жерди привязаны к лодке веревками, также сплетенными из растений. Для мокенов кабанг – не только средство передвижения, но также и плавучий дом, где проживала обычно семья из пяти или более человек, – те, кто рождался, жил и умирал на этой же самой палубе.
Предки племени имели обыкновение проводить среди островов в этой области только сухой сезон, который длится приблизительно девять месяцев в году. В период муссонов, когда плавать становилось опасно, они строили себе временные укрытия из бамбука и пальмовых листьев на одном из островов, и пережидали непогоду. С приходом солнца вновь выходили в море.
Моллюски, крабы, раковины и другие морские существа, которые можно собирать в отлив, служат им пищей, вместе с корнями батата (сладкого картофеля), растущего в джунглях.
Мокены как раньше, так и сейчас рыбы добывают немного, хотя и являются опытными моряками. Они и фермерами стать отказались, хотя очень много знают о съедобных и лечебных растениях джунглей.
Люди племени сейчас рассеяны по всем островам архипелагов Мергуи в Мьянме, живут почти так же, как и раньше, своей традиционной жизнью, без гражданства, и без какого-либо социального обеспечения. На сегодня их осталось примерно две-три тысячи человек, они говорят на своем языке и сохраняют передаваемые по наследству традиции. 230 из них живут на острове Сурин и работают в национальном парке. Приблизительно 600 живут в Таиланде в чрезвычайной бедности. Некоторые – просто на грани голода, и только 32 (главным образом дети) имеют тайское гражданство.
Чтобы выживать, мокены Мьянмы сегодня участвуют в торговле. У каждой группы лодок, передвигающихся вместе, есть агент – это их единственная связь с цивилизацией. Агент, по-мокенски «таукей», обычно китаец, малазиец или бирманец. Как правило, этот человек говорит на языке мокенов, иногда даже живет среди них на своей собственной лодке и берет в жены женщину племени. Либо встречается с мокенами в море в условленное время в условленном месте, чтобы совершить обмен товар-деньги-товар.
Мокены предлагают крупных морских огурцов, разных морских улиток, ракушки, – все это считается деликатесом на китайских рынках, а взамен получают от агента немного денег, инструменты для работы, топливо, рис. Он также снабжает их алкоголем, сигаретами и, что хуже всего, опиумом – но всегда в небольших количествах. Так мокенов можно держать на крючке: снадобье им уже необходимо, но работать они еще могут.
У мокенов развились необычные способности погружений на задержке дыхания. Они свободно ныряют на 20 метров и глубже без ласт, используя очки для плавания, сделанные из кокосовой скорлупы и кусков старого стекла, приклеенного древесной смолой. Могут оставаться на глубине долгое время, ловя рыбу голыми руками или гарпуном, высматривая на глубине морских обитателей, которые стали редкостью на мелководье из-за безудержного лова. Немало юнцов, которым бирманские рыбаки давали акваланги, каждый год умирают в результате кессонной болезни, вызванной слишком глубокими погружениями или слишком быстрым всплытием.
Поскольку мокены не имеют гражданства, свободу их передвижения ограничивают и тайцы и бирманцы, находящиеся в продолжительном территориальном споре. И хотя мокены – абсолютно безопасные, мирные люди, им не позволяется пересекать границу, даже чтобы посещать свои важные традиционные церемонии, где они обычно общаются с родственниками или встречают будущих невесту или жениха.
Самая важная церемония мокенов, спиритический фестиваль «лой руи», происходит один раз в год во время последнего полнолуния сухого сезона. В миниатюрную копию настоящей лодки грузят все беды и неудачи и отправляют ее в открытое море в надежде, что они больше никогда не вернутся.
Так племя настраивается на свое будущее в наступающем году.
Мокены – анимисты (спиритуалисты), то есть считают, что каждый объект во вселенной имеет душу, и день церемонии – день, когда открыты ворота между нашим материальным миром и миром душ природы и их древних предков. Немногим иностранцам было позволено участвовать в этой церемонии.
После недель подготовки, сбора информации, бумаг и необходимых бюрократических процедур, наконец-то солнечным весенним утром длиннохвостая лодка скоро поскользила по спокойной воде залива к деревне. Я – на борту! Деревня – приблизительно 40 лачуг, сделанных из бамбука и соломы, никакого электричества и ограниченное водоснабжение, полная изоляция от мира. Высокие скалистые горы сделали проход туда по суше невозможным. Попасть в деревню возможно только с моря. Как только мы заглушили мотор, тишина тут же заполнилась щебетом птиц и детскими голосами.
Мокены привыкли к тому, что время от времени их посещают туристы и ученые, и потому не обратили на меня никакого внимания. Однако когда я вытащил книги и статьи о них из старых журналов, вокруг меня собралась толпа любопытных. Часть была одета в традиционные наряды: мужчины – во что-то наподобие странноватых рыбацких штанов, женщины – в саронги. Другие носили непонятную смесь гавайских рубашек, европейских футбольных маек и американских кепок-бейсболок, надаренных им после цунами.
В одной книге я обнаружил старую фотографию заслуженного шамана по имени Мадах. Он был снят на носу лодки, и в руке держал гарпун, с нанизанным на него приличных размеров группером. Сам Мадах умер много лет назад, но его сын, Салама, как я выяснил, сейчас как раз был шаманом племени. Поэтому меня с уважением, как старого знакомого, проводили к его хижине на конце деревни. Салама пожал мне руку, широко улыбаясь и демонстрируя десны, из которых торчали немногие сохранившиеся зубы, и пригласил вовнутрь, в темноту жилища.
Внутри был полный бардак. Кухонные приборы, веревки, сети, мешки для риса, – все было разбросано на матрасе в центре комнаты. На сломанной полке валялись разрозненные детали старого радиоприемника. Рядом лежала недоеденная сухая рыба, под ней топливный бак без крышки и куча древесного угля. Казалось, что в языке мокенов отсутствует слово «порядок», так же, как и другие слова – такие как «взять», «хотеть», «когда» и «увидимся снова». Их понятия о времени и собственности отличаются от наших, а будущее, как кажется, полностью абстрактно. Так зачем заморачиваться планированием и сбережением? Почему надо расстраиваться по поводу расставания и бороться за землю?
Я передал Саламе подарки, которые принес для церемонии: бутылку виски, рис, цветные ленты и большой венок. Он бросил все в угол, за исключением виски, который немедленно разлил по стаканам (они, кстати, знавали более чистые дни в прошлом…). «Чок ди кап»– «Выпьем!». Мы чокнулись, и я сделал поспешный глоток. Ужасная смесь алкоголя, дыма и уксуса обожгла горло и поднялась к пульсирующим вискам. «Знатно, знатно», – я попробовал продемонстрировать восхищение, но шаман засмеялся. Не думаю, что он мне поверил. Похлопав меня по плечу, Салама вышел на свет, чтобы предложить напиток другим мужчинам, которые ждали снаружи, а я остался в его темной лачуге и с большим облегчением воспользовался этой драгоценной возможностью, чтобы вылить остатки напитка в дырку в полу.
Шли дни, я оставался в деревне. Однажды Салама пригласил меня выйти с ними на лодке. Вместе с шестью детьми и еще двумя взрослыми мы энергично выгребли из залива, чтобы понырять, набрать ракушек и улиток и загарпунить рыбу (мокены не ловят ни на удочки, ни сетями). 63-летний Салама удивил нас, ныряя на глубину более 10 метров и задерживая дыхание больше чем на минуту. Как только бросили якорь, дети радостно попрыгали в воду, как будто после долгой болезни вернулись в родной двор!
Шведская исследовательница Ана Хильсен несколько лет назад обнаружила, что дети мокенов лучше видят в воде, чем европейские дети того же самого возраста. Вероятно, эти происходит в результате развитой за годы тренировок способности уменьшать размер радужной оболочки глаза и изменять кривизну хрусталика, что позволяет видеть острее и точнее фокусироваться. Без всяких масок они ныряли весьма глубоко и собирали на дне таких крошечных бесцветных существ, которых я, возможно, не нашел бы даже с маской.
Лодка, на которой мы ходили, была абсолютно новая, построена на деньги, пожертвованные одним французом, управляющим организацией «Море без границ». Он несколько раз бывал здесь с коллегой, Жаком Ивановым, который считается основным исследователем людей племени мокен на протяжении многих лет. В этом году он приезжал с другим французом, который последние 35 лет занимается постройкой и изучением судов. Когда мы вернулись на берег, специалист осмотрел кабанг и очень возбудился. «Насколько я могу судить, конструкция этой лодки претерпела очень незначительные изменения за последние 4000 лет», – воскликнул он.
Наконец настал день церемонии, все было готово и устроено. В семь утра мужчины отправились в джунгли с топориками, их сопровождали женщины, они пели, били в барабаны и ударяли в гонги. Мисси, медиум племени, женщина средних лет с вплетенными в черные кудри кроваво-красными цветками, помолилась духам леса, испрашивая их разрешения принести жертву в образе высокого молодого дерева. На ее молитвы вскоре ответили утвердительно. Мужчины взмахнули топорами – и через несколько минут дерево с громким стуком упало на землю.
По дороге обратно в деревню доктор Арунотай объяснила мне сущность произошедшего. «В тот момент, когда дерево сломалось, ворота, отделяющие наш материалистический мир от мира духов природы и древних предков, открылись, и теперь невозможно предугадать, что может случиться в любую минуту», – произнесла она и пристально посмотрела на меня. «Дух может проникнуть в душу одного из сыновей или дочерей племени. Когда это случится – ты сразу заметишь».
Все вместе – и старые, и молодые – под аккомпанемент гипнотического пения и барабанного боя обрубили ветви, а очищенный ствол разделили на три части разного размера. Три кустка ствола превратились в три тотемных столба, символизирующих отца, мать и сына – семью мокенов. Столбы ярко раскрасили и положили просушить под палящим солнцем. В это время женщины в центре деревни готовили «жаркое» из кокоса: протертые орехи, смешанные с кукурузной мукой и обжаренные в масле. В здоровом горшке варили двух кур, зарезанных тут же. На деревьях у берега развесили цветные ленточки, и вся деревня приобрела праздничный вид.
Время от времени одна из женщин входила в глубокий транс, катаясь по песку и корчась, как будто пытаясь освободиться от демона, который овладел ею. В тот день было много таких случаев, в основном, с женщинами. Обычно один из близких вставал с места и помогал успокаивать женщину, которая находилась в борьбе. После нескольких минут крика и страдания она обращалась к морю полностью обессиленная, входила в воду, обмывалась и возвращалась к своему прежнему занятию, как будто ничто не случилось.
Время шло. По мере того, как солнце опускалось позади зеленого холма, пение стало громче, поток волнения прошел по деревне. Салама повел всех к центру деревни, вырыл в песке три отверстия, полил туда морской водой и дал свое благословение. Позади него шли два барабанщика, и несколько сильных парней, они несли «лубонг» (столбы духов), алтарь в форме дома и миниатюрную лодку-кабанг. Все обитатели деревни вышли из своих лачуг и с любопытством окружили алтарь, лидеры расстелили в середине ковер и уселись на него. Наступила тишина.
В течение следующих часов монотонное пение не остановилось, звуча то громче, то тише, как вечная волна, переводя в другую действительность, в сверхъестественный, древний, чувственный мир. Мир, который наверняка испугал бы меня, если бы я не провел столько времени с этими людьми, не узнал их мирный характер, которому чуждо насилие. На каком-то этапе церемонии Салама откусил голову цыпленка и спустил кровь на блюдце, поставленное перед ним. Под аплодисменты толпы он взял голову в рот и бросил ее в алтарь, и затем лег на спину и больше часа лежал, улыбаясь и дыша так тяжело, как будто только что завершил марафон, его глаза были прикованы к какому-то далекому пятну на краснеющем небе.
Женщины кружили у алтаря в безумном танце, заламывая руки и печатая ногами в такт барабанному бою. Мужчины пели и играли, вокруг стояли дети, уставившись на взрослых с любопытством. Некоторые держали на руках своих маленьких братьев.
«Посмотри на ту девочку», – прошептала доктор Арунотай и указала на одну из танцевавших. «Ее зовут Келанг, она – активный член нашей исследовательской команды. Она из племени, но великолепно говорит по-тайски и помогает организовывать совместные мероприятия для мокенов и тайских детей того же возраста». В этот момент девочка прошла мимо нас, не узнав доктора Арунотай. Она рвала на себе волосы и платье, кусала губы, пока они не начали кровоточить. В ее широко раскрытых глазах была странная смесь ужаса и боли вместе с искрой возвышенного счастья и удовлетворения.
«Я разговаривала с нею сегодня днем, – продолжала доктор Арунотай, – о трансе, который имеет место сейчас, перед нашими глазами. Она с таким презрением об этом говорила, ей стыдно смотреть на своих родителей, когда они танцуют вот так, не помня себя, и объявила твердо, что она никогда не будет принимать участие в этой унизительной (в ее глазах) церемонии. И посмотрите на нее сейчас, она разрывается между этой уходящей традицией и своим стремлением к новому будущему, отдается музыке и барабанам, которые вызывают далекие воспоминания в ее душе».
Девочка снова прошла мимо нас, содрогаясь от рыданий, закрыв лицо ладонями. «Что здесь происходит?» – спросил я.
«Ведь это не напоказ, они действительно так себя ведут. Вон та женщина, около кустов, разговаривает со своими умершими родителями, бедная Келанг вся подчинилась духу, который овладел ею, а Салама лежит перед алтарем без сознания!».
У доктора Арунотай не было для меня академических ответов, она просто поправила меня: «Келанг отнюдь не считается несчастной от того, что с ней происходит, наоборот, к ней будут относиться как к более духовно развитой. Причем, дело не в самовнушении или высоком уровне духовного развития действующих лиц, хотя, возможно, и в том, и в другом. Только мы не так чувствительны и недостаточно близки к природе, чтобы заметить это. В современном мире мы потеряли чувствительность к целому миру явлений, свидетелями которых мы стали сейчас», – прошептала она.
С древних времен мокены бродили по морям, переживая изменения терпели лишения. Они отклонили буддизм и ислам, которые распространялись в тех местах, где они жили, и христианских миссионеров, которых послали, чтобы обратить их в свою веру. Они отказались стать фермерами и успокоиться на одном месте, и уклоняются от любых контактов с цивилизацией, кроме торговли через агентов.
Вот так ходили они на своих кабангах многие годы, время от времени собираясь на одном из островов для контактов с духами.
«Каковы их шансы выжить?» – спросил я доктора Арунотай, и она спокойно ответила мне: «Мокены проходят культурную ассимиляцию. Без планируемой охраны со стороны тайских и бирманских властей, участия ЮНЕСКО и частных организаций их культура, без сомнения, исчезнет в пределах одного поколения – или, возможно, даже раньше».
Мокены, которые пересекали океаны в вечном странствии, представали перед силами природы в своих крошечных лодчонках, которые имели дело с жестокими пиратами и отказались преобразовать свои верования и примкнуть к развивающимся религиям, в конце концов сдались глобальной новой религии, мессия которой – образ сурового человека с орлиным носом в центре зеленой банкноты, которая имеет власть покупать еду, лекарства, земли и даже моря.
Современная экономика и высокие рыночные цены вызовут исчезновение их древней традиции и языка уже через несколько лет. Этому помогают и тайцы, и бирманцы, ограничивая передвижения, которые являются для мокенов источником существования, делая их зависимыми от подачек туристов, разрушая их гордость. В конечном счете, мокенов вынуждают становиться попрошайками.
Западный мир должен понять, что ценности мокенов (например, добывать только то, что необходимо на ближайшее будущее) основаны на глубоком понимании природы, частью которой мы все являемся. Мы должны, наконец, это понять, чтобы защитить и себя самих.
«И если мы не сделаем этого?» – подумал я и вспомнил подарок старого прорицателя – свиток гусиной кожи из племени керри в северной Мексике с надписью «Только в тот день, когда последняя рыба умрет в высохших реках, будет срублено последнее дерево, а на загрязненных полях засохнут посевы, только тогда человек поймет, что он не может есть деньги».
Когда миниатюрную лодку-кабанг отправили в открытое море, я был уже на пути назад, на материк, и понятия не имею, что с ней стало: вернулась ли она к берегу или поплыла к сердцу океана, загруженная несчастьями племени мокенов.
Текст и фото: Jonatan Nir (Джонатан Нир, дайв-инструктор, видео-оператор и фотожурналист из Эйлата (Израиль), впервые встретил морских цыган – мокенов, работая фотографом на круизных судах в Таиланде. В апреле 2006 года Джонатан побывал в гостях у мокенов во время подготовки и фестиваля духов «Лоу Руи»)
Перевод: Светлана Мурашкина
Метки: Кабанг, Мокены острова Сурин, Мьянма, Путешествия...
